Ночная паломница

Описание

На песчаном берегу реки, на пляжном месте, горел костёр. Вокруг сидела компания поселковой молодёжи, в возрасте уже после двадцати лет.

Был тихий, ясный вечер августа. В закатной стороне ещё не угасла полоска зари, но на землю уже опустились сумерки.

По соседству находился монастырский комплекс, обнесённый грубой временной оградой. Он строился. Но стоял уже храм и в нём проходили службы, хотя отделочным работам ещё не видно было конца. Возводились и другие различные здания, необходимые монастырю, который был мужским.

На противоположном берегу широкой реки раскинулся огромный город, в нём кипела и клокотала своя жизнь. А здесь, у костра, распивали водку, вели шумный разговор на близкие им темы… Вспомнили, что на том месте, где построили церковь, стояла прежде пивнуха. Железная, круглая, выкрашенная в тёмно-синий цвет, метко прозванная в народе “Шайбой”. И жизнь этой забегаловки была такая, что… Короче, поганое место. Не подходящее. Сознание не хотело мириться с тем, что церковь поставили на таком скверном месте.

– Там земля на метр в глубину вся мочой и матом пропитана, – брезгливо поморщилась высокая разбитная Вера.

– Ну, это им не помеха строить хоромы, – съязвила Светка.

– Против власти не попрёшь, – заметил Лёха, – если им землю здесь выделили…

– А-а, наши поселковые сюда в церковь не ходят, тут же все знают, на каком месте она построена, – добавил Егор, махнув равнодушно рукой.

– Зато из города сколько прётся народу в выходные дни!.. – подметила Наташка.

– Так они-то не знают ничего… Везут монахам доход, – хохотнула Светка, обсасывая хвост вяленого леща.

Ниже по течению реки – берега; соединял километровый мост, и посёлок входил в городскую черту.

– Вообще-то церковь должна быть открыта круглые сутки, чтоб я в любое время могла туда прийти, – заявила Наташка. – Мне вот, раз, и захотелось ночью помолиться, а там, как в нашем магазине – часы работы “от и до”.

– Так молись, кто тебе не даёт, – предложил с усмешкой Лёха. Он оставался трезвее всех.

– А мне надо в це-еркви! – настаивала Наташка.

– Что из-за тебя одной там кто-то должен сидеть, что ли, ждать тебя?

– Да! И сидеть, и ждать, раз это церковь! Я вот сейчас пойду и потребую, чтоб мне открыли церковь. Помолиться хочу.

– Кто тебе такой поддатой откроет? – снова усмехнулся Лёха.

– А я им там устрою тогда! – пригрозила с апломбом Наташка.

Она решительно встала с доски, приспособленной под скамейку, и, виляя фигуристой попкой, двинулась к воротам монастырской ограды.

Разговор оборвался. Все с любопытством смотрели ей вслед. Они были далеки от духовной жизни, которая в обществе после семидесятилетнего перерыва только-только начинала пускать корешки, ничего в ней не понимали, имели свои самые верхушечные представления, но о церкви, монахах и монастырской жизни судили с присущей молодости категоричностью.

Наташка дошла до решетчатых ворот, сваренных из прутьев, конечно, они на ночь были заперты изнутри. Она принялась стучать, железо загрохотало в тишине как-то устрашающе грозно. Это ничуть не смутило её. Через короткое время из сторожки вышел человек и широкими скорыми шагами приблизился к воротам.

В представлении Наташки это был огромный мужик, в шапке, с большой бородой, казавшейся во тьме чёрной.

– Что вам нужно? – спросил послушник спокойным тоном.

– Мне надо в церковь! – заявила раздельно и настойчиво Наташка.

– Церковь уже закрыта, – ответил послушник с простодушным удивлением, которое исходило, видимо, от недоумения, что в столь очевидно позднее время, в будний день, среди недели и человек с такой решительностью заявляет, что ему надо в церковь. – Приходите утром, – предложил он.

– Мне надо сейчас! – неуступчиво повторила она.

– Сейчас нельзя. Всё закрыто, служба давно кончилась. Священник отдыхает.

– Нет, пустите! Мне надо! – требовала Наташка.

– Да зачем?

– Надо и всё, – вызывающе проговорила она.

– Приходите завтра утром. Милости просим.

– Завтра к вам придут восемьдесят человек и будут молиться с постными… – она хотела сказать мордами, но на ходу поправилась: – лицами. А мне надо сейчас. Душа просит и всё.

– Храм закрыт, ключи у священника. Я не могу вам ничем помочь, неурочный час.
Непреклонность послушника только подливала масла в огонь её решительности.

– Позови священника! – потребовала она, угрожающе дёргая вновь загрохотавшую в тишине калитку.

– Как я потревожу его, – смущённо проговорил великан, испуганно придерживая калитку и пытаясь пригасить её грохот. – Он весь день был в трудах, и в богослужебных, и в строительных,  теперь отдыхает, пожилой человек, ему рано вставать… Не надо его беспокоить.

– Позови священника и всё! – вновь потребовала  категорично Наташка.

– Хорошо, – пообещал огорчённым тоном сдавшийся послушник, – только, прошу, не стучите, пожалуйста, так дерзновенно, – и нехотя побрёл в жилое здание.

Прошло минут около десяти. За это время решительность в Наташке начала остывать, девушка оробела, стушевалась. Невольно оглянулась – костёр ещё горел, высвечивая силуэты сидящих вокруг него. Наверняка и они сейчас видели её силуэт возле ворот за эти какие-то семьдесят-восемьдесят шагов; может, даже потешались злорадно над её поступком.

Наконец, слабо стукнула дверь. Вышли двое, сторож и за ним негромко покашливающий невысокий человек. У ворот послушник посторонился.

– Что вы хотели? – спросил усталый старческий голос второго пришедшего.

– Мне надо в церковь! – уже не так настойчиво, но ещё по-прежнему вызывающе проговорила Наташка.

– Открой, – попросил кротко старик.

Сторож загремел замком, высвобождая его дужку из проушин. Распахнул решетчатую створку на ширину, достаточную для прохода Наташки.

Она шагнула в проём и двинулась ко храму, она добилась, чего хотела, и была удовлетворена. Священник шёл сзади. Невольно замедляя шаги, она слышала сквозь похрустывание камешков щебня под ногами, как за её спиной позвякивают в связке ключи, видимо, перебираемые в руке священника в поиске нужного.

Дойдя до ступенек, Наташка осеклась, будто какая-то сила остановила, весь пыл её угас.

Она повернулась к священнику и, сама не ожидая того, проговорила надломленным, почти плачущим голосом раскаянья:

– Не надо.

После этого ожидала она возмущения, упрёков…

Но священник вздохнул и, осенив её крестом, тихо промолвил:

– Иди с Богом.

Его слова, сказанные с неожиданным сочувствием, пониманием и теплотой, вызвали в ней щемящее чувство вины перед этим пожилым человеком, потревоженным по её прихоти в такое позднее время.

Сторож пропустил её молча, снова загремев замком. За воротами у Наташки вырвался невольный вздох, она виновато подняла взгляд к небу, оно уже было тёмным, и Млечный путь искрился в безбрежном пространстве светлой полосой мелких бисерных звёздочек.

Наташка почувствовала, что к костру она возвращается какая-то другая, нежели та, которая уходила от костра.

Встретили её молча, но с любопытствующими взглядами.

– Ну что? – первым нарушил это молчание Лёха.

– Дура я! Вот и всё, – призналась Наташка устало и опустошённо.

Костёр догорал, становилось холодно, с реки тянуло сыростью, водка давно кончилась, на всех накатила похмельная дрожь. Молча собрались и пошли.

Наташка приотстала, остановилась, с минуту смотрела сквозь тьму в сторону монастыря, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Они были неприятными, какими-то горькими, эти ощущения, но Наташка чувствовала, что были они важными.