Сумасшедший младший лейтенант.

Описание

Начальник пограничной заставы капитан Голубев с женой и пятилетним сынишкой уехал в отпуск. И временно на должность эту заступил его заместитель, младший лейтенант Дергачёв. А в заместители ему на это время прислали из отряда младшего лейтенанта Шалагина. Оба офицера знали друг друга преотлично: они были одного года рождения и призыва и обучались вместе – вначале при отряде, в школе сержантского состава (прозванной курсантами между собой в шутку “школой СС”), а затем в Алма-Ате, на окружных краткосрочных офицерских курсах при Пограничном училище.

На этих курсах они оказались, поддавшись не столько агитации, сколько собственному соблазну – всего-то через три месяца обрядиться в офицерскую форму, тогда как даже в сержантской школе их муштровали целых семь месяцев. Этот соблазн двадцатилетних самолюбивых парней был тонко и дальновидно организаторами набора подкреплён обещанием, что служить младшие лейтенанты с момента присвоения звания будут всего три года. То есть в общей сложности получается не больше пяти лет.

Нетрудно представить душевное состояние солдат срочной службы, которым пригрезилось, как они в ближайший отпуск поразят любимых девушек, удивят родню и знакомых своим появлением в офицерской форме. Естественно, что на этих курсах подобрались ребята определённых характеров: родственных жаждой прославиться, стремлением выделиться и занять видное положение. Такие, в общем-то, естественные качества тщеславной молодости.

Увы, для многих из них всё это обернулось впоследствии личной трагедией: никому не удалось вывернуться из ярма двадцатипятилетней службы, не изуродовав биографии…

Дергачёв и Шалагин резко отличались друг от друга лишь своими темпераментами. Первый был замкнутым, сосредоточенным, малообщительным, а Шалагин – душа нараспашку. С рядовыми солдатами он, правда, выдерживал дистанцию, но сержанты для него, самого недавнего выходца из таковых, были – свой брат.

Некоторых он, признаться, шокировал своей непомерной самоуверенностью; кто-то его за чрезмерную словоохотливость числил, быть может, даже треплом, потому что был он одинаково посвящён и в тайны любви, и в тайны сочинения стихов, и во многое другое. “Стихи?! – мог воскликнуть Шалагин с вопросительно-циничной усмешкой. – Ставь глагол в конце строчки, рифмуй его, вот и стихи, леди и джентльмены!”

Для начальства он был человеком неудобным: частенько делал то, что делать офицеру не полагалось… И к нам его, может быть, сплавили из отряда, чтобы избавиться. Особенно не по душе кому-то он должен был приходиться, конечно же, за язык. Резал, что думал, не наводя взгляд на погоны, хоть маршала перед ним поставь.

Шалагин коллекционировал ножи. Естественно, не перочинные, с наборными красивыми рукоятями, а советы не заниматься этим запретным делом – игнорировал. На стрельбище, а стрельбы на заставе в тот год проводили еженедельно, он запросто давал сержантам пострелять из своего пистолета Макарова по мишеням. Естественно, чтоб сами потом и чистили его оружие после стрельбы.


Он считал, что каждый командир отделения на заставе должен уметь составить ежедневный план охраны границы, то есть выполнить при необходимости обязанности начальника заставы. Чтоб рубежи в любом случае были перекрыты. Обстановка на Китайской границе в шестьдесят девятом году, после боёв на острове Даманском, была напряжённая: то там, то тут раздавались выстрелы, завязывались перестрелки…

Вечерами, после боевого расчёта, если младший лейтенант Шалагин находился в канцелярии заставы, там собирался кружок свободных от службы сержантов. Травили анекдоты, байки, рассказывали интересные истории, обсуждали фильмы, книги. Частенько открывался какой-нибудь том Большой советской энциклопедии, полсотни  тёмно-синих фолиантов которой до этого годами стояли девственно в канцелярском книжном шкафу. Через Шалагина жизнь текла бурным потоком, и этот поток подхватывал и других.

Больше месяца пролетело незаметно, вернулся из отпуска капитан Голубев с семьёй. А через неделю после того собрался уезжать младший лейтенант Шалагин, его отзывали в отряд. Отбывал он без сожаления, и нисколько не унывал, что теперь его перебросят на какую-нибудь другую заставу снова наподхват. Не скрывал и того, что с таким дурным капитаном ему всё равно бы ни за что не сослужиться.

За то время, пока не было капитана Голубева, все почувствовали, что на заставе изменилась атмосфера: дышать стало легче, жизнь пошла интереснее, содержательнее, а служба незаметнее. И при этом не было никаких нарушений, никаких ЧП. У Шалагина с Дергачёвым и граница перекрыта, и положенные выходные они всем солдатам за месяц выкроили. А каждый вечер за час до ужина – волейбол или футбол.

Капитан Голубев не баловал солдат выходными по два-три месяца, полагая, что воин должен служить, а не отдыхать, что свободное время его развращает, подталкивает к соблазнам.

В небольшом проточном бассейне, вырытом когда-то бульдозером в просторном дворе заставы и наполняемом ручейком из арыка от речки Каракита;т, солдаты купались тайком, ночью или когда капитан уезжал за почтой в село Ак-Чока, и часовой с вышки следил в это время за его возвращением. А Дергачёв и Шалагин и сами с наслаждением купались в бассейне вместе с солдатами. “Если в тени плюс сорок, а в бассейне нельзя “купаться”, – говорил возмущённо Шалагин, – это не бассейн, а лягушатник! ”

К младшему лейтенанту привыкли, и расставаться с ним было по-товарищески грустно. Все понимали, что он увозит с собой и тот дух вольночувствия, с которым так скоро свыклись ребята, пока Шалагин был на должности заместителя начальника заставы.

После его отъезда, как на притчу, в первую же ночь случилось ЧП: придя с границы со службы и разряжая автомат, младший пограничного наряда вначале передёрнул по рассеянности затвор (а значит, загнал патрон в патронник) и только потом отсоединил магазин с патронами, а старший наряда и дежурный по заставе, болтая между собой, это прозевали, и при контрольном спуске, разумеется, бабахнул выстрел.

Капитан Голубев в этот момент сидел в канцелярии за своим столом. А разряжалка была рядом с окном канцелярии. При внезапном выстреле – начальника от неожиданности подбросило вместе со стулом, хотя пуля, как ей и полагалось при таком ЧП, ушла в степь. В канцелярию залететь она никак не могла: ствол автомата кладётся на специальный упор и строго в определённом направлении.

Капитан мгновенно выбежал из кабинета и оказался у разряжалки. Молодой солдат, простоватый деревенский парень, от испуга выронил из рук автомат и весь затрясся, как паралитик… Влетело, конечно, всем троим.

Однажды, уже после отъезда Шалагина, ребята в сушилке, любимом местечке досуга, разговорились о том, что при всей своей болтливости и хвастовстве Шалагин ни разу не обмолвился, где он и при каких обстоятельствах получил глубокий шрам, который ярко розовел тонкой молодой кожей над его правой бровью ближе к виску. Тогда из деликатности никто не спрашивал Шалагина про этот рубец, а теперь всем стало вдруг любопытно, как он и где заработал такую серьёзную отметину. Фантазировали разное, даже такое, что ездил в отпуск да схлопотал в пьяной драке, он же шебутной. Решили спросить у младшего лейтенанта Дергачёва, не знает ли он. Конечно, он знал.

“В прошлом году, – сказал Дергачёв, – на Тастах шестьдесят шестой “газ” под лёд нырнул, подмыло под дорогой, речка быстрая. Шалагин тогда служил на Тастах. Он с тросом в руках нырял в зимнюю воду под лёд и напоролся на толстую проволоку, глаз чуть было не оставил на ней. Отчаянный мужик! Донырнул ведь до заднего моста машины, обмотнул вокруг него трос и зацепил крюк, по тросу и обратно выбрался. Кровища… За трос тягачом и вытащили “газон” из-подо льда”.

Историю про машину, ушедшую под лёд на реке Тасты возле одноимённой заставы, я прекрасно знал из первых уст. От водителя этой машины, Вити Петрика. “Газик” был с нашей сержантской школы, в которой я тогда учился. Когда машина провалилась, она не сразу вся ухнула, а на какое-то время замерла в ледяном проломе, упираясь в края его. Петрик и ехавший с ним майор Захаров, начальник нашей сержантской школы – опытный, находчивый, решительный, не растерялся, дал команду, они мгновенно распахнули кабину, выскочили и успели захлопнуть дверцы обратно, иначе б их оторвало. К счастью, в машине никого больше не оказалось. Случилось это недалеко от заставы. Часовой с вышки даже без бинокля всё видел хорошо, и сразу поднял заставу по тревоге.

После Витя Петрик не однажды, захлёбываясь от волнения словами, рассказывал нам о своём приключении и о том, как какой-то сумасшедший младший лейтенант с заставы Тасты нырял в прорубь с тросом, буквально рискуя жизнью. Глубина не велика, но в зимнюю воду и под лёд… А там течение… Это и был безрассудный Шалагин. Он очень уважал майора Захарова – своего в недавнем прошлом командира и учителя – и понимал, чем грозит тому потеря машины. Рисковал исключительно под свою ответственность. И сделано всё было настолько оперативно, что никто никуда не успел даже доложить о провалившейся под лёд машине, прежде чем её вытащили. А уж потом ситуацию подали под видом небольшого происшествия.

Мы тогда были в полном восхищении от поступка младшего лейтенанта, которому за его подвиг и отвагу, ходили слухи, влетело от вышестоящего начальства – будь здоров как.

Но теперь, больше месяца общаясь ежедневно с Шалагиным, гадая, откуда у него шрам над бровью, я и подумать не мог, что он и есть тот самый младший лейтенант, о котором с горящими от восторга и волнения глазами рассказывал нам долговязый и смешной Витя Петрик.